Только хорошие умирают молодыми - Страница 102

102

— А где остальные? Ты же сам сказал, что мы перебили только передовой дозор.

— А, — крыс махнул лапой, — я им велел возвращаться. Сказал, что дальше пойду один. Про тебя наплел ужасов. Сказал, что есть у людей один боец — ну просто зверь. Убивает десяток наших одним взглядом. После того как вы столь решительно взялись за дело нашего истребления, большинство моих сородичей готово поверить во что угодно.

После холодного повествования о том, что сделал бы Флейтист, доведись ему попасть в детский сад, его последние слова казались откровенным издевательством.

— И дальше что? — спросил Музыкант. — О чем ты хотел со мной поговорить?

— Возможно, ты не поверишь, — отозвался крыс и как-то неуверенно задергал подбородком, — но я хочу попросить тебя о помощи.

Если бы Доцент мог слышать сейчас наш разговор, он бы пристрелил меня не задумываясь, сказал сам себе Олег. Конечно, ведь что может быть страшнее — человек, помогающий крысе. Самому страшному врагу, с которым когда-либо стакивалось человечество. Твари, с родичами которой у нас идет война на выживание. Но… Я ведь уже помогал ей однажды. Тогда, когда все началось. Там, ночью, на площади, возле клумбы с астрами. Пропади он пропадом, этот гуманизм! С ним жить только сложнее становится! Чего мне стоило тогда убить эту хвостатую подделку под человека?

Значит, цена была достаточно высока, если той ночью, когда мы сошлись врукопашную у клумбы с астрами, я отказался ее платить.

Флейтист терпеливо ждал.

— Чего ты хочешь от меня? — беспомощно спросил Музыкант. — Ну давай. Проси. Я же не могу убить тебя, скотина ты эдакая. Рука не поднимается.

— Извини, — бесстрастно сказал крыс. — Я не хотел. Но так получилось. Скажи, Музыкант, ты действительно думаешь, что люди и крысы могут только враждовать? Что между нами никогда не может быть мира?

— Ты такие вопросы задаешь… — Олег провел рукой по волосам, откинул упавшую на глаза прядь. — Я не пророк, я будущее предсказывать не умею. А что?

— Очень хотелось бы, знаешь ли. В общем, дело в том… Есть другие. Похожие на меня. Нет, они не умеют играть мою музыку. И не умеют говорить на вашем языке. Но они думают, как я. Или почти как я. Они не хотят быть просто крысами. Они стараются осознать свое предназначение, понять, зачем им дан разум, что за сила подняла их на один уровень с людьми. Не хотят они быть мерзкими тварями, жрущими все, до чего могут дотянуться, не желают совокупляться при первой возможности, рвать глотку слабым и ползать на брюхе перед сильными. Это что-то вроде тайного общества. Катакомбная церковь. Ранние христиане… Представляешь себе?

— Смутно.

Музыкант не первый раз сталкивался с тем, что Флейтист знает историю и культуру человечества лучше него. Он уже к этому привык и считал такое положение дел нормальным: в конце концов, говорящий крыс считал это делом своей жизни и неплохо в нем преуспел.

— Ладно, не в этом суть. Суть в том, что мы тоже хотим жить. Что бы я ни говорил, Музыкант, про то, что я устал, что мне все равно, что пусть все летит кувырком в самый ад, — это вранье, отчаянное вранье. Потому что на самом деле жить хочется, если можно выразиться так, до смерти.

Он заглянул своими глазами-бусинками в глаза Олега, и в его взгляде на самом деле читалась неприкрытая страсть выгрызть себе дорогу из любой ловушки, прорваться сквозь любую преграду, разбиться в кровь, но задержаться еще немного на этом свете, приказав себе не думать о цене.

— Но так случилось, что вы побеждаете. И может выйти так, что очень скоро никого из нас не будет. Не только той серой массы, которую вы так ненавидите, но и тех редких особей, что могли бы отказаться от противостояния с вами. Уйти в сторону. Лишь бы им дали жить, оставаясь самими собой и никому не мешая. Музыкант, помоги нам выжить.

— Как? — вырвалось у Олега прежде, чем он до конца осознал, что именно предлагает ему сделать Флейтист.

Вот это да, подумал он, пока крыс не ответил. Вот это выбор. Проклятье, мы столько мечтали о встрече с иным разумом. Воображали себе все, что только могли представить, а человеческое воображение радостно подсовывало нам самые разные картинки, варианты, версии того, каким может оказаться эта встреча и каким может быть этот разум. Война. Торговля. Полное непонимание. Дружба навеки. Смертельная битва заклятых врагов. Те, кто поумнее, осознавали, что первая встреча может повлечь за собой сначала одно, потом другое, а затем и вовсе третье — все в зависимости от обстоятельств. От того, как потом будут развиваться события, до какой степени мы успеем узнать друг друга. Все как у людей.

И вот сегодня Олег ясно ощутил поставленный перед ним выбор. Ничего не делать — и тогда люди, не сегодня, так завтра, покончат с противостоящими им крысами. И это будет полная и окончательная смерть первого встреченного человеком иного разума. Встать на сторону Флейтиста, стать пусть тайным, но предателем — и в этом случае иной разум будет спасен. По крайней мере, его лучшие представители. Ну, если верить этой философствующей крысе, конечно. Учитывая еще тот немаловажный факт, что он сам утверждал: его хобби — изучение человеческой культуры с целью понимания, как же именно действуют в ней все секретные пружинки. А это, в свою очередь, означает, что Флейтист наверняка знает, на какие кнопки нажать, за какие струнки дернуть. Пускай он всего лишь теоретик — не ставит ли он на Музыканте опыты? Каково быть подопытным человеком, дружище, оказаться в лабиринте под пристальным взглядом крысиных глаз? И даже если говорящий крыс честен с Олегом, то сегодняшние спасенные философы и культурные деятели завтра наплодят новое потомство. Которое вместо создания философских трактатов, сочинения дивной музыки и рисования прекрасных картин вдруг тоже, как и истребленные людьми их предки, захочет жрать. И, столкнувшись с теми, кому до сих пор по праву принадлежал мир, возьмется за оружие.

102