Только хорошие умирают молодыми - Страница 35

Откуда он знал, как на ней нужно играть? Из-за чего он решил, что ее вообще стоит касаться? Он не знает этого до сих пор. Почему человек, выяснивший, что на огне можно кипятить воду, повесил над костром котелок? Откуда тот, кто впервые размозжил череп своему противнику дубиной, понимал, что нужно взять увесистую палку и со всей силы вмазать ею по макушке врага? С чего изобретатель копья принялся заострять его наконечник? Можно, конечно, сказать, что они наблюдали, смотрели в глаза, подмечали все, что происходило вокруг. Но за чем они могли наблюдать, если они были первыми и до них не было дубины, копья и кипяченой воды? Что-то в этом роде. Так и «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» просто сунул флейту в пасть, подул — и вдруг возникла музыка.

Сначала это были просто звуки. Из них постепенно соткалась простенькая мелодия. За то, чтобы сочинить что-либо подобное, многие ныне покойные композиторы, не задумываясь, расплатились бы собственными бессмертными душами, но крысе было невдомек, что она делает. Ровно до тех пор, пока «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» не осознал, что человек-женщина перестал дергаться, пробуя в миллионный раз на прочность связывающие его веревки, а застыл и смотрит на играющую тварь так, как раб смотрит на обожаемого хозяина. Охранники же сверлили спину молодой крысы взглядами, ясно говорившими: ну ты и идиот. Но приказа вмешиваться у них не было, так что взявшейся за флейту твари удалось поэкспериментировать.

Теперь она могла заставить человека, слышавшего ее музыку, делать то, чего ей было нужно. У этой возможности приказывать имелись свои четкие границы: люди теряли волю и превращались в покорных кукол, двигавшихся туда, куда велел безжалостный кукловод. Они не могли повернуть оружия против своих или, скажем, не способны были выполнить сложное задание вроде «собери большую бомбу, отнеси ее в главный штаб и взорви там всех ровно в тринадцать часов сорок две минуты». Но и того, что вытворял «Маленькая- бесполезная- дрянь- которая- вечно- путается- под-ногами — на-нее- только- пищу- переводят» с людьми, попавшими в плен его флейты, уже было достаточно, чтобы те, кто главнее, стали относиться к нему иначе.

Так он сменил имя и стал Флейтистом.

— А та женщина? — спросил Олег. — Ну, у которой ты взял флейту. Что с нею случилось?

— Умерла, — бесстрастно ответил крыс. — Вернее, я ее убил. Развязал ее, велел встать с кровати, подойти к окну и броситься вниз. Она сделала все в точности, как я приказал. И она же была первым человеком, которого я убил. Ты так на меня посмотрел сейчас… Что, тебе можно убивать крыс, а мне людей — нельзя? Почему? Это война. Ты делаешь вылазки на нашу территорию и стреляешь в моих сородичей. Я убиваю твоих.

Вот он так легко рассказывает мне, как убивал своих врагов, подумал Музыкант. Таких же людей, как я. Может быть, я тоже должен сейчас убить его? Неужели он не понимает, что моей благодарности за спасение может оказаться недостаточно? Или рассчитывает на то, что я слаб и не справлюсь с ним? Так я еще в ту нашу встречу у клумбы с астрами доказал, что в рукопашной я сильнее. Потому что злее. Целеустремленнее. Он ведь сам говорил: внутри любой крысы, и в этом он отнюдь не исключение, коренится страх перед нами. И это тоже сыграет мне на руку.

Значит, эта тварь похожа на меня. Пробирается к нам, дудит в дудку и уводит с собой людей. Что же она делает с ними потом? Ведь пленные им не нужны… Если верить Флейтисту, попытки научиться говорить на языке людей были заброшены. Зачем же тогда говорящий крыс ведет их за собой, почему не прикончит на месте? Чтобы поиздеваться? Когда я увидел его впервые, когда он ушел от моей пули, от какой участи я спас Козычева и еще двух незнакомых людей?

Музыкант вдруг понял, что если он спросит, то Флейтист ответит. Он вообще никогда не уходил от ответа. И если Олег услышит ответ, то, скорее всего, попытается убить своего собеседника. И своего спасителя.

— Хватит про это, — махнул рукой снайпер. — Хватит. Смени пластинку.

— Что? — не понял его собеседник.

— Я думал, ты владеешь нашим языком в таком совершенстве, которое мне и не снилось. Смени тему. Говори о чем-нибудь другом.

— А, понял. Надо запомнить это выражение. Да, я вижу, что тебе тяжело слушать про смерть людей. Я не сказал про то, как научился говорить. Хотя, если честно, мне и сказать-то нечего. Разговаривать на языке людей я начал через некоторое время после того, как стал играть на флейте свою музыку. До сих пор не знаю, как так вышло. То ли программа изучения человеческого языка дала наконец свои плоды. То ли во мне вместе с музыкой проснулись какие-то дополнительные способности. Действительно не знаю. Самое интересное, что и другие не знают. Я никому не сказал. Мы смогли составить небольшой словарик, знаем, как пишутся некоторые ваши слова, и, кажется, еще работает та группа, которая разрабатывала возможность письменного общения с людьми. Но этому давно уже не уделяют должного внимания. Мы с вами — враги, это всем понятно, а с врагом не разговаривают.

Интересно, подумал Олег, если с врагом не разговаривают, то кто же мы с тобой, Флейтист? Временно друзья? Действительно, люди умеют ссориться, мириться — и ссориться вновь. Иногда это мелкие раздоры, которые со стороны и принять-то за серьезную ссору нельзя, как у Сережки Тайлакова и его Леночки. Иногда — настоящая война, с кровопролитием, кучами трупов, выжженными городами, — но и тогда люди находят возможность протянуть врагу руку дружбы, а потом проходит какое-то время, и все начинается сначала.