Только хорошие умирают молодыми - Страница 45

Уже потом он сообразил, что Денис что-то кричал ему вослед. Но понял, что Музыкант его не слышит, и замолчал.

По странному совпадению, вечером в гости зашел Кравченко. Принес бутылку неплохого коньяка и банку редкого в посткатастрофном Городе лакомства — консервированных персиков. Со сладким, естественно, вообще было не очень хорошо, как и с алкоголем. Но если алкогольные запасы быстро были поставлены под контроль сначала отдельными бандами, а затем Штабом, то с сахаром и конфетами так поступить не сообразили. Привычные винные и водочные этикетки четырехлетней давности все больше вытеснялись напитками, состряпанными выжившими в Катастрофе умельцами из разряда тех, которые в самую чудовищную разруху в состоянии из подручного хлама собрать телевизор. О конфетах же пришлось надолго забыть и обходиться сомнительными суррогатами. Неудивительно, что при виде персиков у Иришки глаза вспыхнули точно у голодной волчицы.

— Слушай, Данил Сергеевич, — поинтересовался Олег, — а с ними ничего не случилось? Ну, с персиками? Четыре года прошло как-никак.

— Да что с ними случится? Это же консервы. Видишь, банка нормальная, не вздутая? И вообще, Олег, ты же водку докатастрофную пьешь? Правильно, пьешь. И ничего, не умер пока что. Смотри зато, какой у твоей женщины взгляд. Сразу ясно, что последние несколько лет персики видела только на картинках. И вот еще что у меня есть.

Жестом фокусника, демонстрирующего взыскательной публике коронный номер, Кравченко извлек из внутреннего кармана плитку шоколада.

— Погоди-погоди, — рассмеялся он, видя, что Иришка уже готова разорвать его в клочья, чтобы убедиться, что гость ничего больше не прячет. — Во-первых, больше правда ничего нет. Во-вторых, не торопись, никуда это добро не убежит. Музыкант, тащи тару. Ты же коньячок будешь? Эх, сейчас бы лимончик…

— Французы говорили, — откликнулся Олег уже с кухни, звеня бокалами, — что закусывать коньяк лимонами — это варварство. Можно только шоколадом.

— По мне, — парировал Данил Сергеевич, — есть лягушек — куда большее варварство. Но придется нам нынче послушать французов и поступить так, как они нам заповедали.

Музыкант притащил низенькие, пузатые, искрящиеся в свете включенной люстры от самодовольства коньячные бокалы, ловко вспорол консервным ножом банку персиков. Кравченко зашуршал фольгой, разворачивая шоколадку.

— Ну, старенькая, конечно, — пояснил он. — Подсохшая, да еще с налетом. Однако налет можно сдуть, и я ни разу не слышал о том, что от просроченного шоколада кто-то умирал. Хотя баек много было. Ну а насчет того, что жесткая, — так вы молодые, ваши зубы и не такое должны разгрызать. Ну, поехали.

— За что пьем? — поинтересовалась Иришка, лаская ладонью бокал, в котором переливался янтарем коньяк.

— Как за что? — удивился Кравченко. — За Олегово возвращение и Олегово выздоровление. Чем не повод для праздника?

— А у нас прямо праздник? — улыбнулась девушка. — Что ж ты сразу не сказал? Я бы переоделась…

Она оглядела свой домашний халатик.

— Да ты и так красивая, — успокоил ее Кравченко. — Что, Олег, приходят к тебе гости? Ну, кроме меня?

— Не-а, — беспечно отозвался Музыкант. — Они меня не любят. Мне кажется, многие предпочли бы, чтобы я сдох и обратно не вернулся.

Повисла тяжелая пауза.

— Олег, ну что ты такое говоришь! — рассерженно сказала наконец Иришка. — Даже если так, то мы-то тебя любим. И ждали. До последнего.

— Ну ладно, ладно, — примирительно улыбнулся Данил Сергеевич. — Это я, дурак, зря спросил. Знал ведь, что этот товарищ, — он качнул бокал в сторону Олега, — мизантроп, но не учел, насколько он мизантроп. Ну все уже, давайте выпьем, а то налито и тост сказан, а все не выпито. Ну, чокнемся.

Звякнули бокалы.

— Ну вот, — вздохнул гость. — Уже лучше. Но только извините, ребята, у меня все равно есть другие темы для неприятных разговоров. Шоколадка, персики, коньячок опять же — это все чтобы пилюлю подсластить.

— А теперь ты о чем? — грубовато спросил Музыкант, помогая Иришке выловить из полупрозрачного вязкого персикового сока упругий круглобокий ломтик.

— То, что ты вернулся, — это хорошо. Я бы даже сказал — прекрасно. Но есть пара интересных таких нюансиков. Во-первых, насколько я помню, Штаб рассчитывал не только поискать непонятных пленных, которые пишут записки с просьбой о помощи, но еще и посмотреть на танки. Выяснить, нельзя ли их завести и использовать. Потому что, Олег, Штаб всерьез намерен выиграть войну, и в этом он совершенно прав, вот только не все так просто. Но о том, почему не все просто, — потом. Потому что я сказал: есть два нюансика.

— И какой же второй? — Олег допил остатки коньяка и потянулся к бутылке: — Ты не против, если я еще налью.

— Конечно, я же принес его, чтобы выпить, а не чтобы любоваться. Так вот, нюансик номер два заключается в том, что Штаб тебе не очень-то поверил. В каком смысле? В том смысле, что твоя история о том, что можно отсидеться в первом попавшемся подвале, и именно рядом с ним обнаружится еда, да и медикаменты найдутся… Врачи ведь не дураки — они же знают, что случилось бы с твоими руками-ногами, не будь у тебя лекарств и, может быть, даже квалифицированной медицинской помощи.

— Данил Сергеевич, — начал было Музыкант, но бывший мент махнул на него рукой, перебивая:

— Только не надо старому дядьке Кравченко вешать лапшу на уши. Кравченко раскалывал ворье и жуликов еще тогда, когда тебя даже в проекте не было. Он чует, когда ему врут, понимаешь? Я не хочу сказать, что ты хранишь за пазухой какую-то смертельно опасную для нас тайну. Думай я так — я бы давно уже тебя застрелил. В целях, извините уж меня, ребята, превентивной самообороны. Но вместо этого я с тобой разговариваю. Обрати внимание, я даже не интересуюсь, что там у тебя за тайны. Просто сообщаю, что в существовании секретов не сомневаюсь, а Вась-Палыч, Доцент и прочие не шибко глупее меня. Они тоже подозревают, что, кроме тузов в рукаве, у некоего Музыканта полно еще и скелетов в шкафу. Подозревать им по должности полагается — просто им предъявить нечего.