Только хорошие умирают молодыми - Страница 61

— Ты садись, Стас, садись. — Музыкант кивком указал на стул. — Или можешь вот на диван, только подожди, я поправлю…

Стас отказался от дивана, предпочел стул — уселся как-то неестественно прямо, как будто все еще стеснялся.

Снайпер не глядя сунул руку в ящик с дисками, вынул один, включил проигрыватель. Сначала удивился хрипловатому женскому голосу, потом сообразил — Shocking Blue, создатели незабвенной «Шизгары». Речь в песне шла, насколько Музыкант мог разобрать, о долгой дороге, которую приходится проходить в одиночку. С английским у него всегда плохо было.

Вот интересно, кстати, ни с того ни с сего посетила Олега мысль. Англия-то вообще еще существует? Или там тоже крысы? Ходят по Лондону, трогают лапами Трафальгарскую колонну, думают, для чего бы им приспособить Тауэр…

Кстати, крысы слушают человеческую музыку? Понимают ли в ней что-нибудь? Нравится ли им рок-н-ролл? Надо будет при следующей встрече спросить Флейтиста, если не забудет.

— Мы не будем говорить про то, что случилось на посту, понятно? — бросил он Стасику.

Тот согласно кивнул.

Как-то грубо это вышло. Не обидится ли парень, подумал Олег. Впрочем, он же видит, в каком я состоянии. Поймет уж, наверное.

— А ты сам о чем хотел пообщаться? — спросил Музыкант, присаживаясь на диван.

— Ну… — Гость неопределенно пожал плечами.

— Что ты так со мной разговариваешь, словно я училка в школе, а ты — двоечник, хулиган и прогульщик? Когда тебя из Штаба присылают, ты совсем по-другому говоришь. Четко и понятно. По-деловому.

— Так из Штаба я с делом и прихожу, — пояснил Стасик. — А сейчас я не по делу, а так… Ладно, если не хочешь про крыс говорить, давай про Катастрофу. Как это было? Ну, когда Катастрофа случилась? Я почему-то не очень хорошо помню. Странно… Вроде мне уже одиннадцать лет было — далеко не грудной ребенок. И все равно в голове не воспоминания, а сплошная каша. Все куда-то бегут, потом стреляют. Сначала стреляли редко, потом стали стрелять часто, потом наконец прекратили. И помню еще зиму дико холодную. Отца на улице убили. Топором ударили, чтобы еду отобрать. Не знаю уж, что он там и где нашел, но, похоже, торопился домой — нас с матерью покормить. Нам потом соседка рассказала — вроде как она видела, как его убивали. Она тогда спряталась, боялась, что и ее тоже — топором… А ты что помнишь?

— А я, Стас, — вздохнул Олег, — много чего помню. Мой отец был чиновником в мэрии. Крупным чиновником. Он мог бы помочь нам с матерью выехать из города, для него такое устроить было что плюнуть. Не знаю уж, помогло бы нам это или нет, — все-таки мы ничего не знаем о тех, кто смог уехать, но мало ли… Ну вот, а он наотрез отказался. Мать его только что не умоляла, в рев пустилась, на колени падала: сделай так, чтобы мы уехали. Но отец у меня суровый — заявил, что, если только слух пойдет, что чиновники своих близких за город вывозят, народ поймет: все, точно труба пришла. Ну а пока они жен с детьми держат дома, значит, все еще может наладиться. Там такая история была: мэр, Тыкин Сергей Игнатьевич, и несколько его приближенных втихую целый автобус своих родственников пытались вывезти. И барахла еще туда добавили… Отец взял с собой ментов и автобус обратно завернул. Так и вышло, что я здесь остался.

Он остановился и посмотрел в окно. Там опять шел снег. Хорошо, что мы больше не умираем от холода, подумал Олег. Просто здорово, что мы не стреляем друг в друга. Несколько лет прошло, а я так хорошо помню, словно вчера это все было: метели, голодные одичавшие собаки, такие же голодные одичавшие люди, на вопрос «как дела?» легко можно было получить пулю в лоб вместо ответа. Люди умирали на улице, их тела никто не убирал, и шел точно такой же снег, укрывая мертвецов. Весной они оттаивали — вернее, то, что оставалось после собак. Но как-то ведь выжили. А некоторые умудрялись детей рожать. И кто-то еще скажет, что крысы — самые живучие существа на Земле? На-кося, выкусите… Мы выживем, как бы вы ни старались спровадить нас отсюда побыстрее.

— А что вообще случилось-то? — поторопил замолчавшего Музыканта Стасик. — Я кого ни спрошу — все совершенно разное говорят.

— Ну, если так оно и было — все совершенно разное? Исчезла связь. Вся и разом. Междугородний телефон не работает, мобильники молчат, спутниковая связь не отвечает, Интернет вырубился. Даже обычное радио не работает. Внутри города — все нормально, а куда мир снаружи пропал — непонятно. Военные тоже в панике были: вдруг Третья мировая началась, а их никто не предупредил? Военные — они, Стас, вообще так устроены, что от маленьких детей не слишком-то отличаются. Есть приказы, есть тот, кто скажет, что делать, и возьмет на себя ответственность, — замечательно. Нет такого человека — все, пиши пропало. Так вот, вырубилась связь. На вокзал перестали приходить поезда. С автострад исчезли машины. Ни одного самолета в небе. Поэтому-то многие и не стали из города бежать: неясно было, где сейчас хуже. Здесь, по крайней мере, еще можно было жить. Потом-то стало страшнее… Как будто у некоторых людей что-то в голове замкнуло и они свихнулись. Мне отец всякое порассказывал, да я и сам кое-что видел, так…

— Так он у тебя еще жив? — перебил Стасик.

— Жив, — словно нехотя выдавил Олег.

— И ты с ним общаешься?

— Случается… Я ему никогда этого не прощу. Того, что он не позволил матери хотя бы попытаться. Он же ее однажды чуть ли не из машины вытащил. Мать уже за руль села, двигатель завела. И тут он с работы возвращается: ты куда? Она: куда угодно, только подальше отсюда. Он ее при людях выволок из машины, дотащил силой до квартиры и наорал, что, мол, вообще под замок посадит.