Точно-точно, ответил Олег сам себе. После чего есть два варианта событий. Один — мягкий. Меня признают свихнувшимся, отбирают постоянный допуск за линию постов, лишают оружия и вообще запирают куда-нибудь от греха подальше. Под мягким, но неусыпным надзором. Если повезет, Иришке разрешат жить со мной. Второй вариант — назовем его жестким — гораздо хуже. Меня посчитают предателем. И тогда заключение будет еще легким наказанием. Могут и расстрелять на всякий случай. Для острастки прочих. Тех, кому придет в голову, что линия, которую проводит в жизнь Штаб при всей ее успешности и результативности может быть неидеальной.
Если мне уже не поверили тогда, когда я пришел в Штаб и рассказал о крысе с флейтой, почему должны поверить сейчас?
В итоге снайпер не сказал ничего.
Пока он размышлял, разговор перешел на другую тему. Денис оседлал своего излюбленного конька и рубил наотмашь: новая стратегия, рациональное планирование, смена приоритетов с решения текущих и вовсе сиюминутных проблем на долгосрочное развитие, больше доверять молодежи…
Его слушали, кивали головами, внимательно впитывали каждое слово. До тех пор, пока Кравченко не вклинился в паузу, когда Денис остановился передохнуть.
— Все, конечно, красиво звучит, — сказал он. — Но есть много различных «но».
— У вас всегда так! — запальчиво выкрикнул сын Вась-Палыча. — Чуть что: да, ты прав, но…
— А иначе быть не может, — мягко возразил ему сам Доцент. — Денис, ну что ты ершишься? Куда торопишься? Настанет такое время, когда мы уступим вам свое место.
Атаман при этих словах недоверчиво покачал головой.
— Да? Когда-нибудь? — запальчиво выкрикнул Денис.
— Конечно, не сейчас же! — вступил в разговор Вась-Палыч. — Ты что, хотел, чтобы тебя — без опыта работы, с минимумом понимания жизни, с этим твоим… как его… ага, с юношеским максимализмом — вот так вот взяли и пустили к рулю? Извини, парень, я в твою лодку не сяду. Давай уж пока мы погребем. А ты… ты учись. Смотри на старших, гляди, подмечай, что да как они делают. И твое время придет. Это я тебе как отец говорю, Дениска.
— Правильно, — буркнул сын в ответ на слова отца. — Вы готовы чесать языки сколько угодно, выдумывать массу различных доказательств — лишь бы не отдавать власть. Неужели она так вам нравится? Что, это так вкусно?
— А у вас, молодой человек, избыточная дурная тяга к развенчанию авторитетов, — парировал Кравченко.
По тому, что Данил Сергеевич назвал собеседника на «вы», Олег догадался, что тот крайне раздражен. В Городе, где после катастрофы осталось не так много людей, жители предпочитали даже к незнакомым обращаться на «ты». Это позволяло чувствовать себя более сплоченными, придавало отношениям большую близость. Людей оставалось не так уж много, чтобы разбрасываться ими из простой человеческой невнимательности. И это «вы» должно было указать Денису, что тот зарывается.
— Авторитеты нужно развенчивать. Иначе общество закиснет, — бросил «молодой человек».
— Ага, — согласился с ним Панченко. — Лучше всего для развенчивания авторитетов использовать проверенный метод — пулю в лоб. Дешево и сердито. Быстро и наверняка.
Денис побагровел, чувствуя, что над ним насмехаются. Терпи-терпи, захотелось сказать Музыканту. Высказал что-нибудь — будь готов, что по твоим словам будут с наслаждением топтаться армейскими ботинками и тебе придется из кожи вон лезть, чтобы доказывать, что ты не тварь дрожащая, а обладатель какого-то там права. Кстати, как и «Войну и мир», «Преступление и наказание» Олег в свое время не одолел, но положенным набором цитат из классики оперировал играючи.
— Конечно, конечно, — примирительно сказала Бой-баба. — Развенчивание авторитетов — занятие вполне полезное. Но это же нельзя делать бездумно.
— Именно. — Кравченко назидательно поднял указательный палец. — Кто такие авторитеты? Это те, кто лучше умеет что-то делать. Или больше знает. Сумел лучше, чем они, узнал больше — добро пожаловать на их пьедестал. Но твое развенчивание, Денис, — это зависть инфантильного подростка, который хочет всего и сразу. Не желает работать для этого, прилагать усилия, не понимает, что настоящие авторитеты никогда не возникают из пустоты. Богоборчество — это, в сущности-то, неплохо, но бороться с богами нужно умеючи. Про закон отрицания отрицания слыхал?
— Ну, слыхал, — буркнул покрасневший ниспровергатель, оставшийся без поддержки и угодивший под огонь тяжелой интеллектуальной артиллерии.
— Сбрасывай с тронов кого угодно. Но умей предложить что-то свое. Стоящее. Не набор общих фраз. А у тебя, к сожалению, ничего больше нет. Предлагаю закрыть тему.
Денис не стал настаивать на продолжении.
Еще с четверть часа о чем-то вяло подискутировали, но по настроению собравшихся было видно: острых тем не осталось, костер общей беседы неторопливо затухал, рдеющих угольков едва хватало, чтобы лениво дымить ничего не значащими фразами, скучными шутками, бестолковыми вопросами и очевидными ответами.
За окном что-то глухо грохнуло, заставив стекла испуганно задребезжать. Опять какие-то придурки фейерверки по ночам запускают, сонно подумал Олег. Милиции на них нет. Это ж додуматься надо: люди спят, а они развлекаются. Грохнуло еще раз, что-то прерывисто затрещало, треск сменился протяжным уханьем. Скорее бы закончилось, опять подумал Музыкант…
…И вдруг проснулся, сел на кровати и уставился в окно. Какие фейерверки? Какая милиция? Это все осталось в прошлом, до Катастрофы.