Только хорошие умирают молодыми - Страница 90

— Думаешь, как же отвратительно быть крысой? Как я понял, у людей это не очень распространено. А у нас — увы, это норма. Ешь других, пока не съели тебя. Но мы отклонились от темы разговора.

Олег предпочел промолчать. Он всегда понимал, что крысы живут как-то иначе — совсем не так, как люди. С другой стороны, выслушивать подтверждения своих страшных кошмаров — не самое приятное занятие.

— Противно? — участливо поинтересовался его серый собеседник. — Ладно-ладно. Даже мне противно, чего уж тогда про тебя говорить. Так вот, у нас все очень просто: сильные грызут слабых. Заставляют их работать на себя. Отправляют воевать в первых рядах, чтобы они подохли и не путались под лапами. А при удаче — пристрелили парочку ваших. Мы ведь быстро размножаемся, ты знаешь.

Олег вспомнил листовки, значки, отсчет «десятки».

— Мы быстро размножаемся, и мы могли бы, наверное, победить вас. Но у наших правителей до сих пор инстинкт превыше разума. Они… как бы это попонятнее выразиться… прямолинейны. Хотят давить массой, заваливать телами. И при этом те, кто помозговитее, понимают: относительное благополучие нашего народа основано лишь на тех ресурсах, что остались после вас. Производить-то мы ничего толком не умеем. А учиться не хотим. Вот и получается парадоксальная ситуация: с вами ужиться мы не можем — слишком разные, притом нужно нам практически одно и то же; а без вас также не можем — просто вымрем.

— И дальше что? — хмыкнул Музыкант. — Ты не на жалость дави, не рассказывай, какие вы несчастные. Если уж стали разумными — старайтесь вести себя соответственно.

— Я не давлю на жалость. — Крыс, кажется, не обиделся на довольно резкую отповедь. — Что касается того, чтобы вести себя соответственно разумности, — не кроманьонцы ли ели неандертальцев? Хотя неандертальцы — те же самые люди. В отличие от нас. А? Не так ли?

Олег промолчал. Крыть ему было нечем. Хотя, честно говоря, он не был точно уверен: кроманьонцы ели неандертальцев, неандертальцы — кроманьонцев, или такого не было вообще. Флейтист, который, похоже, профессионально занимался человеческой историей и культурой, явно лучше разбирался в этих вопросах.

— Ну ладно, — махнул крыс лапой. — Не будь этой глупой войны, может быть, все было бы проще. Ладно. Я открою тебе еще один секрет. Хочешь?

— Ну давай.

— Знаешь, что мешает нам победить вас, просто навалившись скопом? Закидав трупами?

— Что?

— Страх. Элементарный такой страх, который, как я уже говорил, до сих пор гнездится в каждом из нас.

— И чего же вы боитесь?

— Не так уж много времени прошло. В каждом из нас жива память о том, что всего лишь несколько лет назад любого из нас человек попросту мог раздавить. Мы смотрели на вас снизу вверх, и многие до сих пор не избавились от этого чувства. Поэтому при малейшей неуверенности мы паникуем. Бросаемся врассыпную, спасая жизнь. И дрожим, забившись в норы. Конечно, если вы начнете войну на уничтожение и встанет вопрос о выживании, мы будем драться. Отчаянно. Как и полагается загнанным в угол крысам. Но нам пока что — обрати внимание, пока что — очень сложно самим перейти в последнее решительное наступление. Ты знаешь, для того чтобы выйти за линию постов, мне нужно всякий раз выпрашивать… Нет, что там выпрашивать — вымаливать разрешение.

Тут Музыкант не смог сдержать смеха. Крыс с удивлением смотрел на то, как снайпер едва не рыдает от хохота.

— Ты чего? — недоуменно спросил Флейтист.

— Подо… жди, — кое-как сквозь судорожный, едва не истерический смех выдавил Олег. — Сей… сейчас объясню.

Он прекратил смеяться, утер выступившие слезы. Затем пошарил в нагрудном кармане. Вытащил смятый, пропотевший листок.

— Что это? — удивленно спросил крыс.

— Пропуск. За линию постов.

Крыс растянул пасть в гримасу ухмылки и издал несколько странных звуков. Напомнил:

— Мы тоже умеем смеяться. Я понял шутку. Это действительно повод похохотать.

— Ладно, — махнул рукой Олег, отсмеявшись. — Похохотали — и хватит. Скажи лучше — откуда ты знал, что я приду?

— Откуда знал? — задумчиво переспросил Флейтист. — Честно… Не знаю. Просто знал — и все тут. Прими как данность. Пора бы тебе привыкнуть. Как мы чувствовали друг друга, несмотря на расстояние? Как разговаривали, хотя ты был далеко от меня? Мы с тобой связаны, человек, и от этого никуда не деться. Пытались развязаться — получилось плоховато.

— Это зашло слишком далеко, — сказал снайпер. — С этим надо что-то делать.

— Делай. Не говори, делай. У нас есть два варианта: мириться или воевать. Тайные встречи на нейтральной территории — не выход, а только отсрочка.

— Мы не можем помириться раз и навсегда, пока идет война, — твердо произнес Музыкант. — Как ты себе это представляешь? Однажды все вновь повернется так, что нам придется драться. Чтобы все это прекратить, есть только один путь — закончить войну. Если у кого-то и есть шанс сделать это, то только у нас с тобой.

Он сказал это и сам не поверил. Закончить войну. Сделать то, о чем мечтают все люди в Городе. И если у кого-то вообще может такое выйти, то только у него.

Крыса покачала головой. Усы ее печально обвисли.

— Не выйдет. Мы не сможем договориться. Нереально. Совершенно нереально.

— Почему?

— Мы, крысы, плохо умеем это делать. Я имею в виду — договариваться. У нас, если выражаться вашими словами, типичный тоталитаризм. Я же тебе только что говорил про крысиного короля, не забыл еще? Он никогда не согласится, никогда не пойдет на заключение мира. Договор подразумевает уступки какие-то, шаг навстречу друг другу. Но крысиный король умеет только брать, а давать ничего не хочет. Вы так до сих пор и не догадались? Вся эта война идет лишь потому, что вы не даете нам взять все, что есть в Городе.